Читать интересную книгу Рассказы о Ленинграде [1984, худож. С. Яковлев] - Вольт Николаевич Суслов

год, и рядом с храмом-кораблем появился домик настоящего корабля — знаменитого ботика Петра I, прозванного «дедушкой русского флота». Сейчас этот ботик хранится в Центральном Военно-морском музее. А они так и стоят рядом: храм-корабль, мачта-колокольня и домик настоящего корабля.

Пушкам же на крепостных валах так и не довелось принять бой. Шведы были разбиты под Полтавой. В Финском заливе, защищая город с моря, встал Кронштадт.

У крепости началась другая история, грустная. Готовилась она к подвигу ратному, а стала царской тюрьмой.

Еще при Петре I, в 1718 году, появился в ней первый узник — царевич Алексей. Последними узниками были перешедшие на сторону революции в феврале 1917 года солдаты Павловского полка. Между этими двумя датами и лежат 200 лет истории царской тюрьмы.

Они стояли чуть наискосок друг против друга — царский дворец и крепость. Только Нева разделяла их.

«Петропавловская крепость — гнусный памятник самодержавия на фоне императорского дворца, как роковое предостережение, что они не могут существовать один без другого».

Эти слова написал декабрист А. М. Муравьев. Один из тех, кого А. И. Герцен назвал «молодыми штурманами будущей бури», о подвиге которых спустя годы Владимир Ильич Ленин писал: «В 1825 году Россия впервые видела революционное движение против царизма».

14 декабря 1825 года они вывели на Сенатскую площадь свои восставшие полки. Их было немного. На стороне Николая I было куда больше войск и, главное, пушек. И он, едва провозгласив себя императором, сказал первое царственное слово: «Пли!»

Восставших расстреливали у памятника Петру I, на льду Невы, хватали по городу и — в крепость, в крепость!

Неудачей закончилось и восстание Черниговского полка под Киевом.

Их допрашивали в Зимнем дворце, в здании Старого Эрмитажа. Потом везли в каретах с зашторенными окнами. Коменданту крепости генералу Сукину царь-сыщик направлял записки: «Присылаемого Рылеева поместить в Алексеевский равелин», «Присылаемого Бестужева поместить в Алексеевский равелин под строжайший арест», «Присылаемого Якушкина заковать в ножные и ручные железа; поступать с ним строго и не иначе содержать как злодея».

Комендант Сукин в точности выполнял приказы, но в страхе докладывал: «Во вверенной мне крепости не осталось ни одного свободного каземата, ни арестантского покоя…».

Лязгали и скрипели замки. Крепость-тюрьма принимала в свои камеры-казематы около шестисот офицеров и гражданских чинов, около семисот солдат…

Почти никто из них не бывал в крепости ранее. Но каждый знал, что это самая страшная тюрьма. Многим было известно и то, что еще Екатерина I бросила сюда Ивана Посошкова — автора «Книги о скудости и богатстве». Писал в ней Посошков, что «крестьянам помещики не вековые владельцы». За что и был сочтен государственным преступником, умер в каземате.

Другая Екатерина, Вторая, заточила сюда Александра Радищева. «Бунтовщиком хуже Пугачева» объявила она автора «Путешествия из Петербурга в Москву». Из крепости он вышел закованный в кандалы и был отправлен за тысячи верст — в Илимский острог. 2 года спустя его судьбу разделил другой литератор и просветитель — Николай Новиков.

И вот теперь они, декабристы…

«Узок круг этих революционеров. Страшно далеки они от народа, — сказал о них впоследствии В. И. Ленин. — Но дело их не пропало. Декабристы разбудили Герцена. Герцен развернул революционную агитацию.

Ее подхватили, расширили, укрепили, закалили революционеры-разночинцы, начиная с Чернышевского и кончая героями „Народной воли“. Шире стал круг борцов, ближе их связь с народом».

Революционеры-разночинцы!.. Герои «Народной воли»!.. Почти все они прошли через казематы Петропавловки: М. В. Петрашевский, Н. А. Серно-Соловьевич, М. Л. Михайлов, Н. Г. Чернышевский, Д. И. Писарев, Н. В. Шелгунов… Следом за ними — М. А. Бакунин, П. Н. Ткачев, П. А. Кропоткин, А. И. Желябов, Н. А. Морозов, С. Л. Перовская… В своем последнем письме друзьям народоволец А. И. Баранников писал: «Живите и торжествуйте. Мы торжествуем и умираем».

Среди всех казематов Петропавловки самой страшной тюрьмой был Алексеевский равелин. Узник, попавший сюда, терял свое имя и фамилию. В документах о нем только номер тюремной камеры свидетельствовал, что он еще жив. Врач этой тюрьмы, некто Вильямс, признался однажды: «Я старик, и голова у меня тут поседела на службе, а я не помню, чтобы отсюда куда-нибудь увозили иначе, как на кладбище или в сумасшедший дом».

Но все больше людей поднималось на борьбу с самодержавием, и камеры не пустовали.

…3 марта 1887 года «по обвинению в государственных преступлениях» в тюрьму Петропавловской крепости был заключен Александр Ульянов.

Заключенный не ждал помилования. Знал, что царь жесток. Поэтому-то они и хотели казнить его. И он, Александр Ульянов, собственными руками делал динамит, собирал бомбы. Две из трех. На чердаке одного из домов в Парголове.

Недоумевали профессора университета:

— Александр Ульянов — злоумышленник?! Юноша, только что получивший золотую медаль за лучший реферат? Тот самый студент четвертого курса, которого решено было оставить в университете для продолжения научной работы? И он в тюрьме?!.

Профессора не знали того, что кроме учебников по биологии Ульянов читал еще и запрещенные правительством книги Н. Чернышевского, К. Маркса, Ф. Лассаля, что никак не мог он примириться с изгнанием из университета лучших преподавателей, запрещением студенческих сходок, с нищетой в деревнях, с бесправием во всей стране.

Имя Александра Ульянова было в списках лучших студентов. Но с некоторого времени замелькало оно и в тайных документах полиции. Дошли до нее сведения, что студенты готовят большой митинг у могилы Добролюбова на Волковом кладбище. Сам министр внутренних дел приказал запретить панихиду, «имея в виду вредное направление литературной деятельности Добролюбова».

Министру ответил Александр Ульянов. Прокламацией, размноженной на гектографе и распространенный среди студентов. «17 ноября 86 г. исполнилась 25-летняя годовщина смерти Добролюбова, — говорилось в ней. — …Темное царство, с которым он боролся, не потеряло своей силы и живучести до настоящего времени… Грубой силе, на которую опирается правительство, мы противопоставим тоже силу…».

Покушение на царя не удалось. Александр попал в засаду.

Его допрашивал жандармский ротмистр Лютов. Допрос длился долго, но протокол его оказался предельно кратким. Назвав свое имя, фамилию и звание, на все остальные вопросы Александр Ульянов отвечать отказался.

Не все участники покушения были столь же стойкими. Полиция накапливала улики. Но узник камеры № 47 Александр Ульянов по-прежнему молчал. В протоколах допросов остались его краткие ответы: «Лица, помогавшие в Вильно достать азотную кислоту, мне известны, но я отказываюсь их назвать», «…кто доставлял ко мне и кому я возвратил снаряды, кто вместе со мной набивал снаряды динамитом, я назвать и объяснить не желаю». Он говорил только правду и при этом никого не предал. Прочитав показания Ульянова, даже царь сказал: «От него, я думаю, больше ничего не добьешься».

На допросах было трудно.

Еще труднее было увидеться с мамой…

Анна Ильинична записала со слов Марии Александровны грустный рассказ об этом свидании:

«Когда мать